— Ты уж, Настя, там насчет яслей да детских садов.
Чтобы смена здоровая росла...
Гордо сжимая в руке мандат, пошла я в Кремль. Прихожу туда и встречаю Павлика Шабанова. Двенадцать лет его не видела! Когда я служила в Красной армии, работала на пятых пехотных курсах, Павлик был у нас читчиком газет. Молодой был совсем. А теперь, гляжу, вырос, возмужал, военная форма на нем складно сидит. Не узнать Павлика.
Встретились мы с ним — оба делегаты съезда — как родные. Расспрашиваем друг друга, как да что. Вот и захотела я ему один случай из своей жизни рассказать. Очень интересный случай — про сахар.
Но для того, чтобы понять, какую большую роль сыграл этот случай в моей жизни, нужно было вспомнить о прошлом, чтобы сравнить и почувствовать эту глубокую разницу между прошлым и настоящим: какие мы были раньше униженные, несчастные и безответные и какие сейчас сильные, смелые, облеченные всеми правами. Ведь это наша родная, советская власть сделала нас такими. Это наша партия воспитала в нас чувство веры в себя, в коллектив, чувство веры в строительство новой, прекрасной жизни.
Так вот сели мы с Павликом в сторонке. Съезд еще не открывался. Мимо нас делегаты съезда ходят такие же, как и мы, гордые и счастливые.
Сели мы, и начала я рассказывать Павлику:
— У нас на Электрозаводе года два назад не выдали во-время рабочим сахара. Месяц кончался, чай не с чем было пить. Приходят рабочие в заводские магазины, спрашивают у продавцов, когда сахар выдавать будут, а те им спокойно отвечают:
— А мы разве знаем? Нам когда пришлют, мы тогда выдадим!
Ругаются рабочие, ходят недовольные, но что поделаешь — нет сахара, да и только.
Я работала монтажницей, как и теперь, монтировала детали лампочки. Сижу в цехе, работаю. Получила извещение о том, что сегодня пленум Московского городского комитета партии, на котором будут разбираться вопросы о рабочем снабжении. В то время я была членом пленума МГК.
В этот же вечер праздновали в Колонном зале Дома союзов пятилетие нашего Электрозавода. Позвали меня наши работницы на вечер. Пошла я с ними. Заглянула в зал, минуту побыла, собралась уходить.
— Куда ты, Настя, такой вечер, разве можно уходить?
— Нет, — говорю, — товарищи, вы здесь сидите, а у меня дело важнее... Пойду.
Ушла. Прихожу в Московский комитет. Там уже много народа за столиками в зале заседаний. За столом президиума наш бывший директор завода — ныне он председатель Моссовета — т. Булганин, рядом с ним т. Хрущев. Его я тоже хорошо знаю. Не раз приходилось слушать. Товарища Кагановича не было. Он, как мне сказали, уехал приветствовать электрозаводцев в Колонный зал.
Тов. Булганин открыл заседание пленума. Товарищи начали выступать.
У себя на собраниях говорить я привыкла. Здесь же ни разу не приходилось. Hy, думаю, все равно, хоть и боязно, но встану и расскажу. Ведь не о личных делах говорить буду.
Записалась на слово.
Жалко, думаю, товарища Кагановича нет, он бы послушал.
А потом подумала: может, ему и слушать неинтересно будет, ведь дел-то у него много и все большие дела, а тут с ерундой какой-то, с сахаром... Все равно, решила я, что бы там ни было, — скажу. Сижу, слушаю, о чем другие говорят. Закончил один докладчик. Председатель осмотрел зал, как-будто ища кого-то взглядом, и сказал:
— Слово имеет товарищ Меркушева!
Я не думала, что так скоро. Сердце забилось сильно, чувствую, как кровь к лицу прилила. Внутренне волнуюсь, но наружно не хочу выдавать своего волнения. Встала. И только успела сказать слово „товарищи", смотрю, из боковой двери выходит к столу президиума Лазарь Моисеевич Каганович. Он подошел к столу, где президиум. Глаза у него живые, смотрит, улыбается. Гимнастерка на нем гладкая, строгая, а лицо веселое. Ну, думаю, теперь совсем растерялась. И уж нужное слово не могу подыскать, какое надо за словом „товарищи" сказать. Но это продолжалось недолго, может, секунду — две, не больше. Вижу, чуть склонил голозу на бок Лазарь Моисеевич, приготовился внимательно слушать. Тут у меня вся растерянность и прошла. Должна я рассказать все — твердо решила, и давай выкладывать. Тороплюсь, слово одно за другим вдогонку посылаю. Складно ли говорю, нет ли — не знаю. Только чувствую, что ловит товарищ Каганович каждое мое слово, ничего не пропускает. Он, нужно сказать, рабочих всегда так внимательно выслушивает.
Все время Лазарь Моисеевич сидел без движения, чуть сдвинув брови. Вижу, что боится он пропустить хоть одну мою мысль.
Про все рассказала: что на заводе сахара во-время не дают, что рабочие поэтому ругаются, когда приходят в магазины.
— Скажите, товарищ Меркушева, обращается ко мне товарищ Каганович, — а какие из ваших организаций знают о том, что рабочим не дают сахара?
— Ну, кто? — отвечаю я. — Партком знает...
Тогда обращается он к заворгу Сталинского райкома т. Осипову:
— Вы знали о том, что сахар задерживают?
— Знали... — смущенно отвечает тот.
Лазарь Моисеевич задает вопрос заведующему Горторгом т. Дыхне:
— Вы тоже знали об этом факте? — И добавил: — Все знали, а сахара рабочим нет... Это хорошо, товарищ Меркушева, что вы рассказали нам про этот случай...
И сейчас же на пленуме предложил создать комиссию. И меня назначили председателем этой комиссии.
— Ну, — говорит товарищ Каганович, — чтобы в три дня все это дело провели; ты, председательница, отвечаешь... — А сам смотрит на меня ласково, глаза улыбаются.
Вышла я из здания МК, от радости и гордости ног под собой не чувствую. Правда, маленькое сомнение вползло: ведь в комиссии большие работники, а я над ними председательница... А вдруг не управлюсь? На утро к десяти часам наша комиссия была уже на месте. Начали мы выявлять причины перебоев в снабжении сахаром. В этот же день во всех магазинах рабочим начали выдавать сахар. После я узнала, что это сам товарищ Каганович сделал указание.
Поработала наша комиссия здорово. В чем была я слаба, товарищи, члены комиссии помогли. Ведь они опытные люди, большие работники. Им не впервые, наверно, такими делами заниматься. А на заводе, как прослышали про ответственную комиссию, сейчас все руководители по снабженческим делам пришли, несмотря на то, что выходной день на заводе был. Удивлялись даже, откуда они узнали про это. Тут и председатель ОРС, и председатель ЦОРС (в то время еще ЦОРС существовали — дело было в 1932 году), и технические работники. Начали разбираться по порядку, докапываться до корней всего этого дела. И что же? Выяснили, что по заводу огромный перерасход сахара. Кражи были, хищения — 13 тонн сахара нехватало. Поставили всех на ноги. Собрали нужный материал и на следующий день в присутствии следователя разбирали вопрос на заседании парткома. Тут и о хищениях говорили и о том, что магазин надо расширить, — одним словом, обо всем, что выявила наша комиссия.
В назначенный срок направились мы со своими выводами в Московский комитет. Тов. Каганович нас уже ждал:
— Ну, рассказывайте, что выявили.
Я обращаюсь к члену комиссии т. Севастьянову (бывшему председателю МГСПС):
— Скажите вы. Я не сумею...
А Лазарь Моисеевич услышал и с улыбкой говорит мне:
— Нет уж, ты председатель, ты и выступай, говори, как умеешь... Ничего не поделаешь, пришлось выступать. Говорю по порядку. Рассказываю, как было.
— То никого не было, а то вдруг со всех сторон ОРС, ЦОРС разные набежали...
Рассмеялся товарищ Каганович... Когда закончила, сказал он| уже серьезно:
— Сделали вы, товарищи, большое дело. Нужно быть всегда чуткими и внимательными к нуждам рабочих.
Утверждены выводы комиссии, взгрели Дыхне и Юрова, секретаря парткома, и Кулакова, председателя райкома электриков. Председателя ОРС Кудрявцева с работы сняли. Дело о кражах и хищениях передали в суд. С тех пор рабочие получают сахар своевременно.
И все это я рассказывала Павлику для того, чтобы он' почувствовал, как заботятся о рабочих партия, Московский комитет большевиков и наш родной учитель, руководитель Лазарь Моисеевич. Мы кончили разговор с Павликом. Делегаты съезда спешили в зал заседаний. Съезд начинался. Мы с Павликом вошли и сели. Шум постепенно затихал. В зале восстановилась тишина. Потом внезапно раздались необыкновенно шумные аплодисменты делегатов. Перед съездом появился Иосиф Виссарионович Сталин.
Москва дореволюционная
Москва социалистическая.