Во-первых, потому, что это столица первой в мире социалистической республики и, может быть, кто знает, когда-нибудь она станет столицей Союза республик всего мира.
Во-вторых, потому, что за тринадцать лет, которые я прожил в Москве, я видел, как она поразительно преобразилась (когда в 1921 г. я впервые приехал сюда, Москва носила на себе следы разрушений, причиненных гражданской войной: трамваи и другие коммунальные предприятия едва-едва функционировали, на многих главнейших площадях и бульварах лежали груды развалин, а ободранный вид домов свидетельствовал об ожесточенности той борьбы, которая еще так недавно происходила здесь).
В-третьих, этот процесс преобразования принял грандиозные масштабы, не имевшие прецедента нигде в мире. Реконструкция, новое строительство замерли (повидимому, имелось в виду "заметны", но так в тексте) повсюду, а лицо Москвы меняется буквально за одну ночь. Если в течение первых лет перестройка Москвы шла в прогрессии арифметической, теперь город растет в прогрессии геометрической.
Коротко говоря, перед нашими глазами Москва будущего уже начинает принимать конкретные очертания. Быть может, есть основания пожалеть памятники прошлого. В особенности для американцев так много привлекательного в старинных башнях и узких извилистых улицах с их своеобразными старыми домами. Но все это принадлежит прошлому, тяжелым дням царского режима, когда прогресс был удушен и массы подавлены. Новая Москва нуждается в пространстве для того, чтобы свободно дышать, чтобы ее граждане могли действительно чувствовать себя свободными людьми, освобожденными от реликвий и воспоминаний так же, как они освобождены от царей, помещиков и жандармов.
Перемены, происшедшие в самих обитателях Москвы, имеют не меньшее значение, чем перемены во внешнем виде города, я говорю не только о таких поверхностных показателях, как одежда (хотя и в этом отношении нужно отметить улучшения),— но в настоящее время видно, как все жители Москвы целеустремленны и энергичны, видна общая напряженная концентрация воли на достижении общей цели, чего теперь не увидишь нигде, кроме советской России.
Другой интересной чертой является перемена в характере зданий — перемена, соответствующая изменившимся запросам населения. Прежде московские магазины были большей частью небольшого размера. Они принадлежали частным лицам, а большие государственные универмаги являлись исключением. Теперь мелкие магазины почти исчезли, а на их место пришли большие кооперативные или государственные универмаги.
То же самое произошло с жилыми домами. Красивые дома в Москве принадлежали дворянству или купечеству. Теперь, в особенности на окраинах города, выросли целые кварталы коммунальных или кооперативных колоссальных зданий для рабочих и служащих.
Еще более разительна перемена в промышленных предприятиях. Старая Москва была преимущественно торговым городом. Теперь она превратилась в великий индустриальный центр Союза, и старый город теперь окружен кольцом гигантских заводов, каждый из которых является в свою очередь центром своего индустриального городка.
Не меньшее значение имеют рост и развитие парков, садов, спортивных площадок и стадионов. Атлетика и спортивные игры были всегда популярны в Америке, но в крупных американских городах, в особенности в Нью-Йорке, густота движения и перенаселенность настолько велики, что большие спортивные площадки могут быть устроены только на далеких окраинах. В Москве же в последние годы огромное развитие получили стадионы, катки, теннисные площадки и другие места для здоровых народных развлечений.
Менее бросающаяся в глаза, но не менее значительная перемена произошла и в системе общественного питания. Когда-то в Москве был ряд дорогих и прославленных ресторанов, в которых богатые люди в одну ночь прокучивали целые состояния. Еще только семь лет назад или даже меньше того рестораны для широких слоев населения были немногочисленны и не отличались высоким качеством. Большинство населения должно было питаться дома, и это налагало тяжелое бремя на женщин. Теперь все это изменилось. Развитие фабрик-кухонь и чистых, приятных столовых, в которых можно по приемлемым ценам получить хорошую пищу, приняло характер поистине изумительный. Мужчине трудно осознать значение того, что свыше трех миллионов завтраков, обедов и ужинов подается ежедневно в общественных столовых Москвы. Но спросите ваших матерей, жен и сестер, для которых это означает новую свободу и досуг. Они скажут вам, как велико значение этой перемены не только с материальной, но и с общественной точки зрения.
Мой друг Никкербокер, самый выдающийся из нынешних американских журналистов, человек, который знает общественные и бытовые условия жизни европейских стран лучше, чем кто-либо из его коллег, снова посетил Москву после четырехлетнего перерыва. Он считает, что этот переход от маленьких грязных ресторанов к большим, новым и чистым, от индивидуального приготовления еды к общественному питанию в гигантском масштабе является одним из наиболее поразительных и значительных явлений, которые он когда-либо наблюдал.
Одна из московских газет попросила меня несколько месяцев назад написать статью о Москве и о том, чем она отличается от других столиц. Я сказал тогда, что основное различие состоит в том, что здесь нет трущобных районов, ни одной такой части города, где рабочие жили бы, как стадо, в старых антисанитарных условиях и в полуразрушенных домах, представляющих в других столицах такой контраст с широкими улицами и комфортабельными домами, в которых живут представители правящих классов. У меня нет оснований изменить это мое мнение. Но теперь между Москвой и другими мировыми столицами есть еще другая и более значительная разница. Как я уже сказал, строительство идет высокими темпами, но и это еще не все. Мне кажется, что важнее всего это то, что перестройка Москвы проводится по заранее продуманному плану.
Эксперименты с планированием городов проводились в небольшом масштабе и в других местах. В Америке, например, это обычное явление, и можно, пожалуй, сказать, что существуют некоторые (сравнительно небольшие) города, построенные с самого же начала по научно проработанному плану. Так же и в Париже во времена Наполеона III часть города была модернизирована бароном Оссманом. Последний, надо признать, достиг многого в освобождении города от старинных зданий, в замене их полными воздуха современными бульварами. Но интересно отметить, что бульвар Оссмана (названный так по имени самого барона) должен был по плану соединять Елисейские поля с Большими бульварами. План был составлен и начат осуществлением три четверти века назад. И только полдюжины лет прошло с того момента, когда бульвар Оссмана был наконец доведен до Больших бульваров...
Совсем другие результаты дала пятилетка в четыре года. Каждому, кто подобно мне знает, какая огромная работа проделана в Москве за все последние годы, несправедливым кажется, когда говорят, что за последний год или два превзойдено все ранее сделанное. Но я все же утверждаю это — и не потому, что я не отдаю должного ранее проделанной работе или считаю ее незначительной, но потому, что я теперь рассматриваю эту работу, как прелюдию, можно, пожалуй, сказать, как фундамент для тех гигантских работ, которые делаются сейчас. Возьмите, например, перемену в Охотном ряду: два современных небоскреба-отеля, которые сменили невысокие ряды маленьких одноэтажных строений. Я думаю, что даже многие из московских жителей, когда они впервые услышали ,о проекте создания проспекта от площади Свердлова до Дворца Советов, не в состоянии были ясно представить себе, на что будет похожа эта огромная магистраль, или вообразить себе, какими темпами будет итти ее строительство. Я сам относился несколько скептически к этому проекту. Но недавно вечером, в день семнадцатой годовщины Октябрьской революции, я посмотрел с Театральной площади по направлению к Манежу... И мне уже не трудно было представить себе этот большой бульвар, широкий, как Елисейские поля в Париже, протянувшийся между деревьями и величественными зданиями к новому Дворцу советов, поднимающемуся, подобно башне в лучах заходящего солнца.
25 декабря 1933 года, когда я имел честь быть принятым великим советским вождем Сталиным в его кабинете, в Кремле, он показал мне предварительный макет Дворца советов, увенчанный колоссальной статуей Ленина. Это был проект настолько грандиозный, что, несмотря на все то, что я знаю о достижениях большевиков, я усомнился на минуту: возможно ли нечто подобное?
7 ноября, десятью месяцами позже, когда я смотрел вниз вдоль Охотного ряда, мои сомнения рассеялись. То, что было сделано за два последние года, и та быстрота, с которой все было сделано, являются наилучшей гарантией для будущего.
Если требуются дальнейшие доказательства иного характера, то их дает Метрострой. Здесь для иностранного наблюдателя наиболее замечательным является то, каким образом дух соревнования и большевистского единства преодолел трудности, казавшиеся непреодолимыми. Эти трудности связаны главным образом с неблагоприятным строением московской подпочвы и с наличием неожиданно встретившихся плывунов и подпочвенных вод. Естественные препятствия были настолько велики, что, думаю, я не совершу нескромности, если скажу, что многие инженеры и ответственные руководители были на границе отчаяния.
В этот момент во главе „метростроевского фронта" встал Каганович. Его энергия и вера в победу наэлектризовали всех метростроевцев. По его инициативе на помощь метро пришла армия молодых добровольцев, не боявшихся личных жертв, если только их ценой могла быть одержана победа.
Если правда, как говорили все великие полководцы, что судьбу сражений в конечном итоге решают храбрость и выдержка, то победа на „метростроевском фронте* является наилучшим показателем того, что случится, когда Красная армия будет призвана к сражениям на кровавых полях.
*
В начале статьи я выразил известное сожаление об исчезновении некоторых памятников старины, так как кое-какие из них — церкви, башни, стены — были архитектурно столь же прекрасны, как жестоко, суеверно и ограниченно было то прошлое, которое они представляли, все же Москве не следует оплакивать эти потери. Кремль и Красная площадь, над которой он возвышается, могут поспорить с чем угодно в мире по своей красоте, очарованию и колориту.
Два года назад редакция "Нью-Йорк Таймс" попросила меня описать Красную площадь, бывшую когда-то центром царской России, а теперь избранную для мавзолея Ленина и для больших революционных демонстраций и ставшую таким образом вдвойне сердцем Советского союза. Я ответил тогда, что скучная проза недостойна этой темы и что только в белых стихах я могу попытаться отразить ее. Я осмеливаюсь закончить эту статью несколькими строками из написанного мною тогда.
По одной стороне Красной площади высятся утесы кремлевских стен,
Две башни с воротами и башня посередине.
И под ней — нечто-странное, удивительное и новое —
Глыба красного мрамора, как древний храм Майи,
Возле самой стены, совершенная в цвете и линиях
Могила Ленина.
Ленин мыслил о мире под одним красным флагом,
Красным, как кровь, как пурпур, как восходящее солнце,
Как алый флаг СССР, что развевается над кремлевскими башнями.
И каждый день приходят пилигримы увидеть Ленина.
Каждый день медленно движется очередь, тысячи — каждый день.
И в снег, и в дождь, и под солнцем стоят ожидающие.
Если вы не верите в будущее России,
Если вы думаете, что ее трудности означают гибель,
То взгляните на Красную площадь, на ровный гранит мостовой,
Что сменил прежний булыжник. На ее широкий, открытый вход,
Что сменил древнюю арку и маленькую часовню,
Маленькую часовню Иверской — ворота на Красную площадь, —
Не больше газетного киоска на парижских бульварах,
Но священную, как Нотр Дам.
Здесь цари молились о победе старой России.
И каменными буквами на красной доске написали большевики: „Религия —опиум для народа".
Красная площадь Ленина.
Замечательная, фантастическая и древняя.
Центр нового мира
И место для шествий Красной армии и пролетариата.
Два раза в год — 1 мая и 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции —
Миллион бойцов и рабочих проходит по площади
Мимо могилы Ленина, где на трибуне стоят вожди,
Мимо кремлевских стен, мимо Василия Блаженного.
Миллион мужчин, женщин и юношей
Льется, как мощный поток, как река, текущая в море.
Перед ними идут войска,
Танки, и пушки, и все оружие современных войн. .
Идут дисциплинированные, боевые войска
И смущают взор иностранных военных атташе.
И раздается громкое эхо копыт сибирских коней,
Крепких сибирских коней, привыкших к сибирским зимам.
Кавалеристы мчатся, и блестят сабли,
И бомбовозы ревут над площадью, и истребители летят, как стада гусей.
И снижаются, ломая линию, и снова взлетают, как голуби,
Нет, не беззащитен Советский союз
И не легко разгрызть этот крепкий орешек!
Площадь силы — это Красная площадь!
Уолтер Дюранти (Walter Duranty, 1884 - 1957) — британский журналист, работавший с 1922 по 1936 руководителем московского бюро Нью-Йорк Таймс.
Лауреат Пулитцеровской премии 1932 года за написанную в 1931 году серию очерков о первой Сталинской пятилетке индустриализации СССР.
В 2003 году поднимался вопрос о том, чтобы посмертно аннулировать награждение Дюранти Пулитцеровской премией, поскольку его репортажи некритично воспроизводили сталинскую пропаганду, а кроме того он обошёл стороной тему Голодомора 1932—1933 гг. При этом Нью-Йорк Таймс дистанцировалась от работ Дюранти.
Пулитцеровский комитет в конечном счёте отклонил это требование, мотивировав это тем, что, хотя работа Дюранти «далека от нынешних стандартов зарубежной журналистики», однако не существует «ясных и убедительных доказательств преднамеренного обмана»
Википедия
В 1936 году видный советский дипломат и эмиссар Сталина в Соединенных Штатах Константин Уманский сообщит в Кремль из Нью-Йорка:
Дюранти в этот приезд сюда вел себя особенно дружественно. На одном из завтраков с банкирами в Нью-Йорке выступил с речью, в которой (кстати говоря, будучи в не совсем трезвом виде, что с ним случается все чаще) без стеснения ругал американцев за провинциализм, за увлечение внутренним политиканством накануне неизбежных военных потрясений, за недооценку успехов СССР и значения торговли с ним и т.д.
Статьи его Вам известны. Кое-что найдете в первом бюллетене на русском языке о сов[етской] информации в ам[ериканской] прессе, посылаемой этой почтой. Беллетристические опыты Дюранти особым успехом не пользуются и ничего ему не обещают.
Он снова начал понимать, что СССР составил его славу и что совсем от Москвы он не может отказаться. Предоставление ему приличной квартиры вместо нынешнего безобразия несомненно приковало бы его в большей степени к Москве. Очень прошу Вас серьезно заняться этим вопросом. Значение Дюранти для нас здесь по-прежнему громадное, в Москве мы его явно недооцениваем (Уманский)
Москва дореволюционная
Москва социалистическая.